И внук твой, как последний гопник, бьёт морду каждому, кто только посмеет что-то вякнуть против Вашей победы...
9 мая

#это_нужно_живым — Цель проекта: сохранить истории старшего поколения, которые никогда не были опубликованы в интернет-пространстве.
Вот такой комментарий мы получили от нашей читательницы Ольги Александровой к одной из статей в рубрике #это_нужно_живым


Фото из личного архива автора

Здравствуйте.

Мой отец в 1942 году окончил Московский горный институт и ушёл добровольцем на фронт. Для него, потомка нескольких поколений офицеров Русской Императорской армии, это было на генетическом уровне: если война, мужчины должны воевать. Оборона Понырей, форсирование Днепра, Корсунь — Шевченковская операция, Сандомирский плацдарм, освобождение Праги. Дважды был ранен, второй раз тяжело и служил уже в штабе 102-го стрелкового корпуса. И никогда не считал это подвигом. Году так в 1995 он сверлил в пиджаке дырку под очередной юбилейный орден, и мой сын спросил у него: «Деда, а война — это подвиг?» А отец ответил: «Нет, Женечка, война — это тяжелый физический труд и вши в окопах».
На нашу просьбу рассказать подробнее о своём отце, Ольга написала в нашу редакцию письмо, вот оно...


Благодарю канал за возможность высказаться. Но не думаю, что фронтовой путь моего отца будет интересен вашим читателям. Всё, как у всех. Война у каждого была своя, но у всех — общая, и, в общем-то, одинаково страшная.

После первого марша «Бессмертного полка» меня заинтересовало — все эти люди, вышедшие с портретами фронтовиков — когда, в какой момент поняли, что их отцы, деды и прадеды совершили подвиг? Когда, в каком возрасте, к ним пришло осознание, что такое война?

Я помню этот момент с точностью до недели. Мне было 22 года. В январе 1985 года у меня родился сын. Советский Союз готовился отмечать сорокалетие Победы. И каждый день фильмы о войне по всем двум или трём телевизионным каналам. Смотрим уже виденный раньше фильм «Помни имя своё». Эпизод, когда немецкий офицер вырывает из рук героини Людмилы Касаткиной ребенка — и меня накрыло.

Я не очень хорошо помню, что было дальше, но, как рассказала испуганная мама, это была полноценная, классическая, хоть в учебник психиатрии, истерика — я рыдала, квакала, икала, билась головой об стенку и, вцепившись в ребенка, визжала, что никому его не отдам. Ребенка отобрали, телевизор выключили, меня привели в чувство и успокоили — и вот тогда я поняла, что война — не абстрактное зло, а совершенно конкретная боль и совершенно конкретное горе. Столько лет прошло, а я до сих помню охвативший меня ужас, когда я представила, что это мой ребёнок.

Я всегда любила и уважала своего отца, была такая папина дочка. А теперь я начала им гордиться. Ну и что, что он сам не считал особым подвигом своё участие в войне, я была другого мнения. И уже по-другому смотрела на фронтовиков в ЦПКиО имени Горького, куда мы ходили на каждый День Победы. И когда отец с подросшим внуком шёл по аллеям парка, у меня сжималось сердце от гордости за отца и от благодарности ко всем этим седым людям, и отчетливо понимала, что выражение — они спасли мир от коричневой чумы — не гипербола.

Отец не любил рассказывать о войне. Отмалчивался, реже отшучивался, а однажды сказал: «Не надо тебе этого знать и не дай Бог тебе такое пережить». Возможно, он считал, что девочка, дочка, не лучший собеседник в разговорах на эту тему. Иногда у нас в квартире появлялся сосед дядя Вася — поменять кран или розетку, передвинуть мебель, такой мастер на все руки. Плата за подобного рода услуги в Советском Союзе была одна — бутылка водки. Отец быстро соображал закуску, они сидели в гостиной за плотно закрытыми дверями, и только иногда доносились наименования частей, фамилии маршалов и генералов, названия танков и самолётов. Мама потом брезгливо поджимала губы: «Женя, ты понимаешь, что это человек не нашего круга. О чём с ним можно разговаривать?». И отец всегда отвечал: «Он такой же фронтовик, как и я. Нам есть, о чем поговорить».

Потом подрос мой сын. Он был благодарным слушателем. Они вместе смотрели фильмы о войне, и опять звучали наименования частей, фамилии маршалов и генералов, названия танков и самолётов. А потом отец доставал из книжного шкафа подходящую книгу (у него была большая коллекция мемуаров советских и немецких полководцев), и объяснял, что в фильме неправильно, и как это было на самом деле. Они сидели на диване, две головы рядом — седая и каштановая, и даже строгая бабушка не смела нарушить их единения, позвав обедать или спать. Господи, как же они любили друг друга — дед и внук, дед видел в мальчике своё отражение, а внук любил деда просто так. И дед-фронтовик был для моего сына непререкаемым авторитетом. Фразой «А чтобы на это сказал дедушка?» я глушила подростковые выкрутасы сына. Сын бурчал: «Дедушка меня бы понял», но выводы делал.

Отца не стало, когда моему сыну было одиннадцать лет. Я всегда думала, что он мало что запомнил из тех разговоров с дедом. Но как же горели его глаза, когда, прочитав на сайте «Память народа» наградные документы деда с описаниями подвигов, он кричал: «Я помню, я всё помню! Дедушка рассказывал!».

Отец не любил вспоминать войну. Но она его не отпускала. Иногда мама просыпалась от его криков «Огонь! Огонь!». Во время обороны Понырей отец был командиром орудия, и, раненый, в одиночку — весь расчёт был убит — подбил немецкий танк, который, по его словам, пёр, как заговорённый. И с возрастом всё чаще во сне на него надвигалась эта бронированная махина, и утренний звонок мамы: «Папа опять воевал ночью».

И хочу сказать огромное спасибо тем военным историкам, которые считают ключевым эпизодом Курской битвы не то знаменитое танковое сражение под Прохоровкой, а именно оборону Понырей. И всё чаще в публикациях на эту тему я читаю выражение, слышанное мною от отца — Господи, какая же там была мясорубка.

Пап, если ты меня слышишь ОТТУДА — я люблю тебя. И внук твой, умный и красивый, успешный и достойный — но как последний гопник, бьёт морду каждому, кто только посмеет что-то вякнуть против нашей, нет, против Вашей, победы вообще и против своего деда-фронтовика в частности.

И твой маленький правнук, тоже Женечка, с трудом осознав, что на стене папиной комнаты в бабушкиной квартире висит портрет не его папы, а бабушкиного, теперь тоже, затаив дыхание, слушает рассказы отца о прадеде, о войне, о подвиге. И как будто не было тридцати лет — опять две головы рядом, каштановая с проседью и русая, и я, строгая бабушка, не смею нарушить их единения. И диван другой, и квартира другая, да и страна уже не та — а они при любой власти останутся потомками Победителя.

МЫ ПОМНИМ! МЫ ГОРДИМСЯ!

С Днём Победы!

Автор: Ольга Александрова,