"Разсказ пленника Федора Федорова Грушина"
В. ДАЛЬ (Живучи в Оренбурге я имел случай собрать разные сведения о Средней Азии. Это доселе, для Европы, страна неприступная, темная. Варварство Хивинцев, Бохарцев, Коканцев и пр. служит неодолимою преградою для наших путешественников, и единственное средство для получения сведений о странах этих, это распросы и словесныя показания пленников наших и Азиатских купцов. Предлагаю читателям несколько отрывков в этом роде. Я обязан большею частию за любопытныя сведения эти доброжелательству и просвещенному стремлению председателя пограничной в Оренбурге коммиссии, г- на генерал- майора Гелеса. Замечу еще, что во всех разсказах этих говорю я языком разскащика. В.Даль.)

Взят я в плен в 1819 году, весною, на третьей неделе после Пасхи, в четверток. Отроду мне ныне (1829) 36 лет; по званию я коренной Сызранский мещанин. Занимаясь рыболовным промыслом, вышел я из Астрахани на страстной неделе, в среду, на собственной своей кусовой лодке, с товарищем, удельным крестьянином Дмитрием Афанасьевым, да с нанятым работником Дмитрием — по прозванию как, не знаю. На третий день по выходе прибыли мы к Монгишлаку, стали на (Глубины), верстах в десяти от черней (От берегов), и начали ловить рыбу. Тут прошла мимо нас посуда проживающаго в Астраханском Царевом предместии Татарина Мустаева. На судне этом сидел сам хозяин Мустаев, и вез он Хивинцев из Астрахани на Монгишлак. Когда посуда Мустаева поравнялась с нами, захватил ее (Безветрие); у меня почитай вышла пресная вода, и я подъехал на бударке (Долбушка, маленькая лодченка) к Мустаеву и налил у него боченок. Ветерок скоро задул, и посуда его подошла под берег; а мы остались для залова на месте.
Дня три спустя, во время безветрия, в полдень, подошла к посудине моей лодка, на которой было 12 человек Трухменцев, с самопалами (Ружья с фитилями), пристала к борту и Трухменцы взяли меня с двумя товарищами, связали и повели на берег. Разбойники эти были из числа тех самых Трухменцев, которые в 10 или 11 году, разбитые и ограбленные в пух Киргизами, были привезены, в числе 700 человек, в Астрахань и жили в Цареве, где половина их живет и поныне. Они говорили довольно-чисто по-Русски и признавались мне в ту пору, что Мустаев научил их как нас забрать. Одного из Трухменцев этих звали, помнится, Ата—Нияз. (Ата-Нияз не миновал достойной участи: он пойман впоследствии).
( Collapse )
Взят я в плен в 1819 году, весною, на третьей неделе после Пасхи, в четверток. Отроду мне ныне (1829) 36 лет; по званию я коренной Сызранский мещанин. Занимаясь рыболовным промыслом, вышел я из Астрахани на страстной неделе, в среду, на собственной своей кусовой лодке, с товарищем, удельным крестьянином Дмитрием Афанасьевым, да с нанятым работником Дмитрием — по прозванию как, не знаю. На третий день по выходе прибыли мы к Монгишлаку, стали на (Глубины), верстах в десяти от черней (От берегов), и начали ловить рыбу. Тут прошла мимо нас посуда проживающаго в Астраханском Царевом предместии Татарина Мустаева. На судне этом сидел сам хозяин Мустаев, и вез он Хивинцев из Астрахани на Монгишлак. Когда посуда Мустаева поравнялась с нами, захватил ее (Безветрие); у меня почитай вышла пресная вода, и я подъехал на бударке (Долбушка, маленькая лодченка) к Мустаеву и налил у него боченок. Ветерок скоро задул, и посуда его подошла под берег; а мы остались для залова на месте.
Дня три спустя, во время безветрия, в полдень, подошла к посудине моей лодка, на которой было 12 человек Трухменцев, с самопалами (Ружья с фитилями), пристала к борту и Трухменцы взяли меня с двумя товарищами, связали и повели на берег. Разбойники эти были из числа тех самых Трухменцев, которые в 10 или 11 году, разбитые и ограбленные в пух Киргизами, были привезены, в числе 700 человек, в Астрахань и жили в Цареве, где половина их живет и поныне. Они говорили довольно-чисто по-Русски и признавались мне в ту пору, что Мустаев научил их как нас забрать. Одного из Трухменцев этих звали, помнится, Ата—Нияз. (Ата-Нияз не миновал достойной участи: он пойман впоследствии).
( Collapse )